О! Как ты дерзок, Автандил! - Александр Иванович Куприянов

сосредоточить на марше в одном месте. Опасно – в случае внезапного нападения. Но… легату всегда виднее. Свои действия он согласовывает только с прокуратором.

Благополучно миновали каньон. Камни не упали сверху на головы солдат. Опасения оказались напрасными. Легат Автандил подскакал к повозке, в которой ехала Тамара с кузнецами, камнетесами и плотниками. Она встала в телеге, увидев Автандила.

– Ты давно не была в мой палатке, целительница.

– Приветствую вас, бесстрашный Автандил! Вы же знаете, легат, что трибунат легиона запретил мне заниматься врачеванием. Меня обвинили в подготовке вашего отравления… И еще целого ряда ваших командиров.

– Я давал показания трибунам. Латиклавии должны были отменить свое решение большинством голосов: пять из шести.

– Пока не отменили.

– Но сегодня ты готовила снадобья супруге игемона?

– Припарки из конопли. Попросил мой муж. Он советник прокуратора.

Было видно, что легат остался недоволен ответом. Он оскорбился:

– Вы много возомнили о себе. Ты, твой сын и твой муж. А на самом деле ты и твой сын – рабы! Как и эти погонщики быков.

– Легат Автандил, будьте справедливы! Боги видят – мы служим игемону.

– Мы все служим кесарю! И только ему одному, клянусь Марсом! – страшным голосом закричал легат. И заозирался по сторонам.

Охрана услышала своего командира, дружно ответила воинским приветствием. Ручками гладиусов солдаты грозно ударили в щиты:

– Слава великому кесарю!

Нэст, слышавший разговор матери и легата, упрямо сжал губы.

Легион, глотая пыль, шел мимо временной термы, откуда валил пар и раздавался смех женщин. Глафира с рабынями, которые ей прислуживали, подавая холодное вино, парилась в походной бане. Из дощатого шатра ветерок приносил запах мяты, полыни, конопли и свежих тесаных досок. Глафира, не стесняясь суровых легионеров, светилась пышным телом сквозь тонкую, прозрачную тунику. Она окуналась в яму, выложенную по краям и по дну небесным лазуритом. Плиний в свое время называл этот камень сапфиром, за благородство.

Ветеран легиона Пэдарангасава, старый друг Нэста, громко сказал в пространство, не обращаясь ни к кому конкретно:

– Нашли время нежиться! У меня ноги стоптались до колен.

Он смачно сплюнул на дорогу. Солдаты загудели. Кто-то выкрикнул:

– И жалованья не дают уже четыре месяца! Одну чечевицу жрем!

Центурион-примипил Левон возглавлял первую, усиленную, центурию. Он тревожно привстал на стременах. Левон, единственный из центурионов, имел право на лошадь в пешем переходе. О плохих настроениях солдат в легионе знали все командиры. Деканы, самые младшие офицеры – они спали в палатках со своими воинами, – на утренних поверках докладывали: зреет недовольство. Ноги сбиты, не хватает сухарей и вяленого мяса.

Левон дунул в свисток – звук был резким – и закричал:

– Держать строй! Мы скоро выйдем к Понту. Там получим всё!

Солдаты смолкли. Моря все ждали как избавления от тягот перехода. Временный лагерь легиона у подножия Гудаутской горы построили загодя. Там вода, чистая постель, мясо, жаренное на углях… Вечером, по распоряжению легата, свободные от сторожевой службы легионеры будут есть белый хлеб и пить местное вино «изабелла» из глиняных бутылей, оплетенных лозой. Каждый декан получит по три с половиной конгия на десять человек. Десять литров прекрасного вина. «Изабелла» ничуть не хуже цекубского или соррентийского вина, несмотря на то что «изабелла» красное вино, а цекубское и соррентийское – белые вина. И они считаются самыми благородными. Римляне, как правило, пили вино, разбавляя его водой. Чаще медом. Такое вино называлось мульс. И только фракийцы и скифы пили вино неразбавленным. В тринадцатом легионе солдаты не разводили вина. Хотя службу в тринадцатом легионе несли не только фракийцы и скифы. Уставших воинов ждало море. Оно дышало и ворочалось в трехстах шагах от солдатских палаток.

Живая лента легиона обогнула жирную зеленку предгорья – хвойные кустарники, буковые и мандариновые рощи – и медленно выползла на побережье. Ветер с моря принес прохладу, заволновались поникшие было плюмажи на гребнях офицерских шлемов, заржали вьючные лошади, предчувствуя скорый отдых. Афроний вышел из лектики и пересел в колесницу Николайе. Он хотел в числе первых шагнуть на белую гальку Понта. Он был достоин прекрасной и долгожданной минуты.

Случилось непредвиденное.

Ощутив дыхание моря и увидев изумрудную чашу воды, выгнувшуюся на горизонте до мыса Питиунта, солдаты-первогодки первыми сломали строй. Они кинулись по камням к морю, бросая по дороге фурки с имуществом, шлемы, мечи и щиты. За ними побежали ремесленники, погонщики мулов и загоревшие до черноты молодые женщины-маркитанки. Пэдарангасава выскочил на дорогу и направил гладиус в сторону бегущей толпы:

– Назад! Все назад!

Примипил Левон погнал свою лошадь наперерез бегущей толпе:

– Клянусь Юпитером, я убью первого, кто войдет в море!

Легат Автандил отдал команду. В руках центуриев засвистели кожаные плетки. В походном марше физические наказания солдат римских легионов были запрещены. Но здесь ничего не оставалось делать, как пустить в ход бичи, свитые из сыромятной бычьей кожи. Мальчик увидел, как на экране монитора загорелась красная кнопка надвигающейся опасности. Он пробежал пальцами по клавиатуре, пытаясь вернуть подразделения легиона на исходные позиции. Но было поздно. Словно какой-то вирус проник в стройные ряды обученного воинскому порядку легиона. Ломая придорожные кусты, опрокидывая повозки, солдаты, иммуны, купцы и конники – все бросились к морю. Они вели себя, как дети, увидевшие солнечную поляну с зеленой травой и желтыми одуванчиками. Сказалось и то недовольство, которое вызвала непозволительная в тяжелом походе роскошь жены прокуратора. Афроний побледнел. Толпа чуть не опрокинула колесницу. Достаточно брезгливо игемон смотрел на солдат и девушек, голыми бросающимися в море. Взглядом он отыскал Автандила и жестом показал на видневшийся вдалеке Гудаутский мыс. Из-под горы, словно черная птица, взмахнувшая крылом, вылетела на рысях сирийская ала. Арабские конники в белых тюрбанах и с кривыми саблями в руках. Примерно десять турм, по пятьдесят всадников. Они, оскалившись фиолетовыми ртами, что-то страшно кричали. Но что – издалека слышно не было. Алу вел в атаку низкорослый сириец, которого почти не было видно из-за головы лошади. Он низко припадал к шее коня, а потом неожиданно взлетал на стременах. Сначала он указал саблей в сторону аквилифера, держащего орла легиона. Потом – в сторону носилок, в которых несли наместника. Сириец не знал, что прокуратор уехал на колеснице, обогнав первую центурию, и уже вышел на берег. Главарю сирийских разбойников нужны были две добычи – живой наместник и бронзовый орел легиона. Кавалеристы, на полном скаку врезаясь в смятые ряды, с оттяжкой рубили руки, ноги, головы, кололи в грудь и вспарывали животы солдатам. Две турмы скакали краем моря, где кончалась галька и лежал плотный песок. И если по мелким камням лошади шли рысью, то на песке они переходили в галоп. Мальчик увидел страшную картину. Море пронзили красные нити. Однажды он наблюдал похожее – брошенная девочкой в море